Неточные совпадения
— Это герои
Великой Французской революции, а этот господин — граф Мирабо, — объяснил
учитель и, усмехаясь, осведомился: — В ненужных вещах нашел, говоришь?
А был тот
учитель Петр Степанович, царство ему небесное, как бы словно юродивый; пил уж оченно, так даже, что и слишком, и по тому самому его давно уже от всякого места отставили и жил по городу все одно что милостыней, а ума был
великого и в науках тверд.
Отцы и
учители, берегите веру народа, и не мечта сие: поражало меня всю жизнь в
великом народе нашем его достоинство благолепное и истинное, сам видел, сам свидетельствовать могу, видел и удивлялся, видел, несмотря даже на смрад грехов и нищий вид народа нашего.
Но вот в одно воскресенье, после обеда, в комнате бабушки собираются все
учители, два профессора и в присутствии папа и некоторых гостей делают репетицию университетского экзамена, в котором Володя, к
великой радости бабушки, выказывает необыкновенные познания.
Перед экзаменом инспектор-учитель задал им сочинение на тему: «
Великий человек». По словесности Вихров тоже был первый, потому что прекрасно знал риторику и логику и, кроме того, сочинял прекрасно. Счастливая мысль мелькнула в его голове: давно уже желая высказать то, что наболело у него на сердце, он подошел к
учителю и спросил его, что можно ли, вместо заданной им темы, написать на тему: «Случайный человек»?
От веков в
великой русской армии новобранцу был первым
учителем, и помощником, и заступником его дядька-земляк».
Мне захотелось сделать ему приятное — подарить книгу. В Казани на пристани я купил за пятачок «Предание о том, как солдат спас Петра
Великого», но в тот час повар был пьян, сердит, я не решился отдать ему подарок и сначала сам прочитал «Предание». Оно мне очень понравилось, — все так просто, понятно, интересно и кратко. Я был уверен, что эта книга доставит удовольствие моему
учителю.
Но для того, чтобы убедиться в этом, мне пришлось пережить много тяжелых лет, многое сломать в душе своей, выбросить из памяти. А в то время, когда я впервые встретил
учителей жизни среди скучной и бессовестной действительности, — они показались мне людьми
великой духовной силы, лучшими людьми земли. Почти каждый из них судился, сидел в тюрьме, был высылаем из разных городов, странствовал по этапам с арестантами; все они жили осторожно, все прятались.
Чуть только бедный
учитель завидел Ахиллу, ноги его подкосились и стали; но через мгновение отдрогнули, как сильно нагнетенные пружины, и в три сильных прыжка перенесли Варнаву через такое расстояние, которого человеку в спокойном состоянии не перескочить бы и в десять прыжков. Этим Варнава был почти спасен: он теперь находился как раз под окном акцизничихи Бизюкиной, и, на его
великое счастье, сама ученая дама стояла у открытого окна.
За словесностью шло фехтование на штыках, после которого солдаты, спускаясь с лестницы, держались за стенку, ноги не гнутся!
Учителем фехтования был прислан из учебного батальона унтер-офицер Ермилов,
великий мастер своего дела.
Юлия Азовцова растолковала матери, что Викторинушка уж
велика, чтобы ее отдавать в пансион; что можно найти просто какого-нибудь недорогого
учителя далеко дешевле, чем за триста рублей, и учить ее дома.
— Боговдухновенный, сударь! Не"
великий человек", а боговдухновенный муж!"Правило веры, образ кротости, воздержания
учителю!" — вот что-с! произнес Прокоп строго. — А по-вашему, по-немецки, все одно: Бисмарк
великий человек, и Николай Чудотворец
великий человек! На-тко выкуси!
— Позвольте мне напомнить вам, милостивые государи, слова о Петре
Великом, сказанные одним из незабвенных
учителей моей юности, которые будут здесь как нельзя более у места.
Вместо общего знакомства с главнейшими периодами и событиями
учитель третьего класса расплывался в неистощимых подробностях о Пипине Коротком, Карле
Великом и Генрихе Птицелове, так что я наконец не умел различить этих скучных людей одного от другого.
— Могут и не хотеть! Подумайте, — люди с
великим трудом наладили для себя какую-то жизнь, привыкли к ней, а кто-то один — бунтует: не так живете! Не так? Да мы же лучшие силы наши вложили в эту жизнь, дьявол тебя возьми! И — бац его,
учителя, праведника. Не мешай! А все же таки живая правда с теми, которые говорят: не так живете! С ними правда. И это они двигают жизнь к лучшему.
С тоски начал учиться играть на скрипке, пилил по ночам в магазине, смущая ночного сторожа и мышей. Музыку я любил и стал заниматься ею с
великим увлечением, но мой
учитель, скрипач театрального оркестра, во время урока, — когда я вышел из магазина, — открыл не запертый мною ящик кассы, и, возвратясь, я застал его набивающим карманы свои деньгами. Увидав меня в дверях, он вытянул шею, подставил скучное бритое лицо и тихо сказал...
Самолюбие Н. И. Ильина довольно выражается тем, что он впоследствии одну из своих ничтожных театральных пьесок печатно посвятил «
Великому своему
учителю Фон-Визину».
Им казалось, что личность — дурная привычка, от которой пора отстать; они проповедовали примирение со всей темной стороной современной жизни, называя все случайное, ежедневное, отжившее, словом, все, что ни встретится на улице, действительным и, следственно, имеющим право на признание; так поняли они
великую мысль, «что все действительное разумно»; они всякий благородный порыв клеймили названием Schönseeligkeit [прекраснодушие (нем.).], не усвоив себе смысла, в котором слово это употреблено их
учителем [«Есть более полный мир с действительностию, доставляемый познанием ее, нежели отчаянное сознание, что временное дурно или неудовлетворительно, но что с ним следует примириться, потому что оно лучше не может быть».
Дряхлые старички приходят в восторг, смотря на своих детей, племянников, внуков и воображая, что все они будут
великими людьми; глупые дети хвалятся обыкновенно значением своих отцов, родственников,
учителей и т. п.
Я видел ее в первый раз в роли Ксении в «Дмитрии Донском» и разделял общее восхищение зрителей; но Шушерин, к
великому удивлению моему, сказал мне, что она начинает портиться и что он решительно недоволен ею в трагических ролях, кроме ролей Антигоны и Корделии, что она попала в руки таких
учителей, которые собьют ее с толку, выучат ее с голосу завыванию по нотам.
Она не получила никакого образования и не так умна, чтобы могла сама выбиться на прямую дорогу. Да и зачем, когда все восхищаются, все в восторге? А что могло бы выйти из нее!..» И до своей смерти Шушерин не мог без огорчения говорить о
великом таланте Семеновой, погибшем от влияния пагубного примера ложной методы, напыщенной декламации г-жи Жорж и разных
учителей, которые всегда ставили Семенову на ее роли с голоса.
Услышал это царь, и сердце его опечалилось… «За что же я пролил кровь этих
учителей, если они и все такие, как Бава?» Открылся он бен-Буту и говорит: «Вижу я, что сделал
великий грех… Погасил свет в глазах твоих». А Бава,
великий мученик, отвечает: «Заповедь-мне светильник. Закон — свет…» Царь спрашивает: «Что же мне теперь сделать, как искупить грех, что я убил столько мудрых?» А Бава опять отвечает: «Ты погасил свет Израиля. Зажги опять свет Израиля».
Надобно вспомнить, что тогда было время
великой борьбы против арианизма, никогда рвение христианских
учителей не было обширнее.
Нос был так
велик, что мой
учитель, разглядывая что-нибудь, должен был наклонять голову набок по-птичьи.
Учитель понял, что ему хочется остаться одному-одинешеньку со своей думой, со своим
великим горем, и потому, не входя во двор, простился у калитки.
На этот раз Пустяков, к
великому своему ужасу, должен был пустить в дело и правую руку. Станислав с помятой красной ленточкой увидел наконец свет и засиял.
Учитель побледнел, опустил голову и робко поглядел в сторону француза. Тот глядел на него удивленными, вопрошающими глазами. Губы его хитро улыбались, и с лица медленно сползал конфуз…
Зиновий Алексеич рассуждал, что растит дочерей не для кельи и не ради манатьи́; и, к
великому огорченью матушек, к немалому соблазну кумушек, нанял бедного старичка, отставного
учителя, обучать Лизу с Наташей читать и писать по-граждански и разным наукам, какие были пригодны им.
Он требовал распятия всех своих пророков,
учителей,
великих людей.
Бог всегда говорил через человека, через Моисея, через пророков, через
великих мудрецов, через апостолов,
учителей церкви, святых.
— Благодарю вас за вашу доброту, — сказал монах брамину, — я, действительно, измучен продолжительным путешествием. Не имея собственности, я не могу вознаградить вас деньгами, но может случиться, что я буду в состоянии воздать вам каким-либо духовным сокровищем из богатства знания, которое я приобрел, следуя учению Сакия Муни, блаженного
великого Будды,
учителя человечества.
— А ты — лентяйка! — оборвал ее
учитель. — Татаркой-то быть не стыдно, так Бог сотворил… а вот лентяйкой-то…
великое всему нашему классу посрамление. А ну-ка, для подтверждения моих слов, позабавь, пригожая!
— Да! И все-таки… Все-таки, — верю в русский народ! Верю! Вынес он самодержавие, — вынесет и большевизм! И будет прежний
великий наш, великодушный народ,
учитель наш в добре и правде! В вечной народной правде!..
А то, чего он не мог мне дать как преподаватель, то доделал другой француз — А.-И. де Венси (de Vincy), тоже обломок
великой эпохи, но с прекрасным образованием, бывший артиллерийский офицер времен Реставрации, воспитанник политехнической школы, застрявший в русской провинции, где сделался
учителем и умер, нажив три дома.
Нам, действительно, стыдно. Стыдно до боли перед этим
великим артистом. Но чем же была виновата я, например, когда, уничтоженная карающей речью
учителя, стала спускаться с узенькой лестницы, переброшенной со сцены в зрительный зал, то запуталась в платье и, просчитав все пять ступенек, растянулась у ног Шепталовой и Тоберг, взвизгнувших от неожиданности.
По окончании курса он был сперва
учителем математики в том же шляхетском корпусе, но вскоре по вызову
великого князя Павла Петровича, в числе лучших офицеров, был отправлен на службу в гатчинскую артиллерию, где Алексеем Андреевичем и сделан был первый шаг к быстрому возвышению. Вот как рассказывают об этом, и, надо сказать, не без злорадства, современники будущего графа, либералы конца восемнадцатого века — водились они и тогда.
— Пустяки! для брата Авраама нет ничего невозможного, — сказал секретарь баронессы, втирая ему осторожно в руку до десятка червонных. — Мы с тобой одного
великого племени; обманывать, а не обманутыми быть должны; ты создан не служить этой собаке, которая того и гляди, что издохнет: можно тебе самому скоро быть главою раскола в России и
учителем нашей веры. Мы делали уже дела не маленькие, были награждены; не изменим теперь друг другу, и нас не забудут.
Первым
учителем великого князя Павла Петровича был Федор Дмитриевич Бехтерев, преподававший ему русскую грамоту и арифметику по довольно своеобразной методе, посредством деревянных и оловянных куколок, изображавших солдат разных родов оружия.
Удалившись от большого двора, сторонясь мужа,
великая княгиня в своем невольном уединении много училась и наблюдала. Ей скоро надоело чтение романов, она взялась за историю и географию. Ее стали увлекать Платон, Цицерон, Плутарх и Монтескье, в особенности же энциклопедисты и именно Вольтер, которого она называла своим «
учителем». У нее была книжка в кармане, даже когда она каталась верхом — ее любимое занятие. Сильно подействовал на нее Тацит.
Конечно, я был убежден, что во мне они приветствуют представителя нашей тюрьмы, закаленного опытом вождя,
учителя, явившегося к ним лишь для того, чтобы открыть им
великую тайну целесообразности.